Оно всегда врывается как-то неожиданно. Его вокруг много — блестящего, неприступного, тщеславного. Его иногда пытаются выбрать исходя из того, чтобы Его было меньше, но суть от этого не меняется. В Нем почти всегда есть элемент незаметного упрека, каприза, как только ты хочешь сделать что-то доброе. И вот на арену выпадает другое: Оно дурашливое, мешковатое, иногда неповоротливое и немного смущается от своего вида очень застенчивого, но в Нем есть свет и теплое прикосновение. Оно часто молчаливое и понимающее, в отличие от того что напротив — кричащее, громкое и наглое. Первое всегда хочет понять любого, кто бы это ни был, с лаской и любовью. В кротости Ему нет равных. А второе всегда выбирает, кого понять, а кого ни за что, потому что Оно «избирательно». Оно какое-то элитное, не для всех, но в каждом. А то, что напротив с бровями домиком и с банкой варенья для всех и для каждого, но от души.
Второе почти всегда сетует на плохую погоду и жалуется без конца на того, кто этого не делает и хочется, чтобы в этом Ему не было союзников. А первое будет всматриваться в серую мглу перспективы и радоваться оттенкам тона, если нет цвета. Все равно хорошо и все равно там поселилась красота. А там, где живет красота, незримая на первый взгляд, но что-то волнующее есть в красках дня и это наполняет тебя и дает ощущение вечности.
Как муха в янтаре застывает время и вот оно в янтарном блеске озарило твой ум, наполнило до краев душевным светом и заискрилось, засияло. Полилась песня над зеленым шумом и, взвившись, окрасилась синевой ультрамаринового неба. Зашумела белыми крыльями. Выгнулись мостики над водой дугой. Отразились в речке беззаботной улыбкой. Побежало босыми ножками и не угонится за Ним никто до тех пор, пока сам не побежишь.
А То — блестящее, неприступное, тщеславное, где Оно? Стоит в своих нелепых, громоздких нарядах и шага не может сделать. Неудобно Ему ходить. Да и куда Ему — Оно ведь все знает. Иронизирует без конца над тем, что Само не имеет, а потому и насмехается, потому что не владеет, не видит, не понимает. А все только Свой острый оскал показывает. Говорит всем, что лучше всех знает, много обещает, но не делает и не сделает; на то Оно и Зло, чтобы только обманывать, а зачем? Наверное, Оно знает зачем? А Добро рассуждает, предлагает и не обещает. Оно серьезно слушает, внимает сосредоточенно, иногда мягко улыбается, радуется собеседнику и как бы хочет помочь, не беря ничего взамен. Дурашливое, мешковатое, Оно протягивает свои сухие, мозолистые руки и обнимает тебя, чтобы согреть. От него пахнет августом, ветром и желтой соломой.
В Нем вмещается бездонность звездной ночи и бесконечный утренний туман.
А что вмещает То, что напротив — мелкостность быта, сплетни о тех, кто чего-то добился, бессмысленной жестокости и маленького кусочка льда, которое раньше, возможно, было горячим сердцем. Оно и Оно бесконечно противостоят друг другу. Они живут очень давно, наверное, тогда, когда мы начали друг друга не любить. Второе всегда стремится разобщить, истощить и выбросить. А первое напротив — всегда хочет объединить, соединить, преумножить и помочь. Второе хочет соблазнить, опьянить и вывернуть тебя наизнанку, как наволочку, а первое хочет тебя обогреть, дать свободу и наполнить тебя тихой радостью. Бывает трудно, мы ослепленные злобой от усталости, невольно идем за Той, что ведет нас к обрыву, и подталкивает, и мы летим вниз. А как долог будет потом путь наверх? В слепоте своей теряем бдительность и Веру в самих себя. Покорно даем себя опутать всеми видами вериг, искусно сплетенные нашими невидимыми врагами — ленью, безразличием, ненасытностью, наглой ложью. Не верим той первой — мешковатой, застенчивой, но сильной, здоровой, настоящей… Той, что хочет нас сделать свободными и с горячим сердцем, идущими по широкой и бесконечной дороге жизни, иногда, впрочем, глотая изрядно пыли, поднимаемой с земли нашими широкими шагами.
Второе почти всегда сетует на плохую погоду и жалуется без конца на того, кто этого не делает и хочется, чтобы в этом Ему не было союзников. А первое будет всматриваться в серую мглу перспективы и радоваться оттенкам тона, если нет цвета. Все равно хорошо и все равно там поселилась красота. А там, где живет красота, незримая на первый взгляд, но что-то волнующее есть в красках дня и это наполняет тебя и дает ощущение вечности.
Как муха в янтаре застывает время и вот оно в янтарном блеске озарило твой ум, наполнило до краев душевным светом и заискрилось, засияло. Полилась песня над зеленым шумом и, взвившись, окрасилась синевой ультрамаринового неба. Зашумела белыми крыльями. Выгнулись мостики над водой дугой. Отразились в речке беззаботной улыбкой. Побежало босыми ножками и не угонится за Ним никто до тех пор, пока сам не побежишь.
А То — блестящее, неприступное, тщеславное, где Оно? Стоит в своих нелепых, громоздких нарядах и шага не может сделать. Неудобно Ему ходить. Да и куда Ему — Оно ведь все знает. Иронизирует без конца над тем, что Само не имеет, а потому и насмехается, потому что не владеет, не видит, не понимает. А все только Свой острый оскал показывает. Говорит всем, что лучше всех знает, много обещает, но не делает и не сделает; на то Оно и Зло, чтобы только обманывать, а зачем? Наверное, Оно знает зачем? А Добро рассуждает, предлагает и не обещает. Оно серьезно слушает, внимает сосредоточенно, иногда мягко улыбается, радуется собеседнику и как бы хочет помочь, не беря ничего взамен. Дурашливое, мешковатое, Оно протягивает свои сухие, мозолистые руки и обнимает тебя, чтобы согреть. От него пахнет августом, ветром и желтой соломой.
В Нем вмещается бездонность звездной ночи и бесконечный утренний туман.
А что вмещает То, что напротив — мелкостность быта, сплетни о тех, кто чего-то добился, бессмысленной жестокости и маленького кусочка льда, которое раньше, возможно, было горячим сердцем. Оно и Оно бесконечно противостоят друг другу. Они живут очень давно, наверное, тогда, когда мы начали друг друга не любить. Второе всегда стремится разобщить, истощить и выбросить. А первое напротив — всегда хочет объединить, соединить, преумножить и помочь. Второе хочет соблазнить, опьянить и вывернуть тебя наизнанку, как наволочку, а первое хочет тебя обогреть, дать свободу и наполнить тебя тихой радостью. Бывает трудно, мы ослепленные злобой от усталости, невольно идем за Той, что ведет нас к обрыву, и подталкивает, и мы летим вниз. А как долог будет потом путь наверх? В слепоте своей теряем бдительность и Веру в самих себя. Покорно даем себя опутать всеми видами вериг, искусно сплетенные нашими невидимыми врагами — ленью, безразличием, ненасытностью, наглой ложью. Не верим той первой — мешковатой, застенчивой, но сильной, здоровой, настоящей… Той, что хочет нас сделать свободными и с горячим сердцем, идущими по широкой и бесконечной дороге жизни, иногда, впрочем, глотая изрядно пыли, поднимаемой с земли нашими широкими шагами.