РЕДИМЕЙД [англ. ready made < ready — готовый + made — сделанный] — иск. дадаистические или сюрреалистические композиции, составленные из предметов повседневного обихода и выдаваемые за произведение искусства.
Предметы, лишенные своего функционального, «утилитарного» смысла в силу некоторых причин более переходят в степень эстетическую. Эта «странность» находит подтверждение в проявлениях человеческого отношения к предмету. Так, например, кувшин, который изначально является сосудом для наполнения чего-либо, вдруг становится «иной ценностью» и его опустошенность придает ему эстетическое значение. Предмет переходит из категории функционального предназначения «в божественную».
Это во многом, если не только в единственном случае, прежде всего зависит от нашего знания о предмете и представления о нем. Но с миром предметов происходят и посторонние метаморфозы, независящие напрямую от нашего желания. В своей серии натюрмортов я использую непригодные ни для быта, ни для чего-либо еще предметы не в силу их «невозможной функциональности», а более того, утратившие в силу ряда причин быть просто «полезными» в быту и жизни человека. Внешние условия «существования» со временем могут объективно повлиять на то, что изменение формы предмета, не лишают нас представления о нем и более того, наша память всегда может «нарисовать» изначальный его облик, если, конечно этот предмет мы когда-то видели.
В картине с палитрой, нет ничего поддельного и специально сделанного в самом объекте инсталлирования. То есть сама палитра — это не более чем предмет, используемый в прямом своем значении. Ее нерукотворность в поверхности не достигалась посредством продуманного действия неким художником и не имеет автора сознательно отполировавшего до блеска поверхность. Но предмет из функциональной плоскости перешел в категорию эстетическую, не утратив ассоциативности с материальной структурой. Само представление о предмете не изменилось, но кардинальным образом поменяло отношение к предмету — он стал интересней глазу и стал предметом для созерцания.
Я иногда думал: почему неказистая чашка, вылепленная каким-нибудь нашим далеким предком, эдак 2000−3000 лет назад для того, чтобы из нее есть или пить, и являлась не более чем одной из функций в быту, вызывает более пристальный интерес, чем современная? Что меняется в нас, когда мы увидели бы древний предмет в антикварном магазине и проснувшееся вдруг желание ее купить, даже если стоит она недешево? Мне думается, это потому, что данная вещь преобразовалась временем, в виде приобретенных качеств или наоборот утраченных и еще знание, что вековая пыль на ней хранит историю, а значит, наполняет ее совсем другим смыслом.
Предметы, лишенные своего функционального, «утилитарного» смысла в силу некоторых причин более переходят в степень эстетическую. Эта «странность» находит подтверждение в проявлениях человеческого отношения к предмету. Так, например, кувшин, который изначально является сосудом для наполнения чего-либо, вдруг становится «иной ценностью» и его опустошенность придает ему эстетическое значение. Предмет переходит из категории функционального предназначения «в божественную».
Это во многом, если не только в единственном случае, прежде всего зависит от нашего знания о предмете и представления о нем. Но с миром предметов происходят и посторонние метаморфозы, независящие напрямую от нашего желания. В своей серии натюрмортов я использую непригодные ни для быта, ни для чего-либо еще предметы не в силу их «невозможной функциональности», а более того, утратившие в силу ряда причин быть просто «полезными» в быту и жизни человека. Внешние условия «существования» со временем могут объективно повлиять на то, что изменение формы предмета, не лишают нас представления о нем и более того, наша память всегда может «нарисовать» изначальный его облик, если, конечно этот предмет мы когда-то видели.
В картине с палитрой, нет ничего поддельного и специально сделанного в самом объекте инсталлирования. То есть сама палитра — это не более чем предмет, используемый в прямом своем значении. Ее нерукотворность в поверхности не достигалась посредством продуманного действия неким художником и не имеет автора сознательно отполировавшего до блеска поверхность. Но предмет из функциональной плоскости перешел в категорию эстетическую, не утратив ассоциативности с материальной структурой. Само представление о предмете не изменилось, но кардинальным образом поменяло отношение к предмету — он стал интересней глазу и стал предметом для созерцания.
Я иногда думал: почему неказистая чашка, вылепленная каким-нибудь нашим далеким предком, эдак 2000−3000 лет назад для того, чтобы из нее есть или пить, и являлась не более чем одной из функций в быту, вызывает более пристальный интерес, чем современная? Что меняется в нас, когда мы увидели бы древний предмет в антикварном магазине и проснувшееся вдруг желание ее купить, даже если стоит она недешево? Мне думается, это потому, что данная вещь преобразовалась временем, в виде приобретенных качеств или наоборот утраченных и еще знание, что вековая пыль на ней хранит историю, а значит, наполняет ее совсем другим смыслом.